о т з ы в ы    и   р е ц е н з и и

«Славянская мифология». Словарь-справочник. (Сост. Л. Вагурина)

В последние годы усилился интерес к народным традициям, языческим и христианским обрядам. Славянская мифология в этой связи является неиссякаемой сокровищницей народных верований, непреходящих эстетических ценностей. Она способна заново открыть современному читателю, казалось бы, хорошо и давно знакомый ему мир. В ряде изданий последних лет, посвященных славянской мифологии, были предприняты попытки научного описания мифологических персонажей. Однако сухой, академичный стиль изложения живого материала сужает круг потенциальных читателей.
Предлагаемый словарь-справочник адресован широкому кругу читателей, его характер более популярен — словарь написан живым, поэтическим языком. Составитель опирался на фундаментальный труд крупнейшего исследователя и собирателя русского фольклора А.Н. Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу» (М., 1866-1869). Словарь также дополнен сведениями из опубликованных к настоящему моменту книг по славянской мифологии. В тексте словаря сохранено яркое, образное, народное слово. Словарь проясняет значения многих устаревших слов и понятий. Он также обращает внимание читателя на изменения в русском языке после прихода христианства на Русь, акцентируя внимание на славянском язычестве, сыгравшем огромную роль в дохристинской и и более поздней народной культуре.
Материал словаря систематизирован по разделам, что способствует лучшему восприятию многочисленных мифологических персонажей. С другой стороны, есть и общий алфавитный указатель, включающий более 1300 терминов. Отдельный раздел посвящен народным обрядам и праздникам. Многие статьи, вошедшие в словарь, подкреплены пословицами, поговорками, цитатами из художественной литературы (от древних рукописей до современных поэтов и писателей), что безусловно выявляет глубокую связь и преемственность народной культуры и художественной литературы, а также помогает вхождению в мир этой забытой культуры. Книга оформлена с большим вкусом и тактом. Иллюстративный материал, выполнен не в широко эксплуатируемом псевдонародном стиле — в иллюстрациях прочитывается то же, присущее всему словарю, внимательное и бережное отношение к слову.
Программа по литературе и истории для средней школы содержит разделы по славянской мифологии. Однако литературы, ориентированной на школьников и учителей в настоящий момент практически нет. Настоящий словарь-справочник послужит несомненным подспорьем как для учащихся, так и для всех, интересующихся славянской культурой, в том числе и за пределами России при изучении русского языка и народной культуры.

Доцент кафедры русской литературы
Института русского языка им. Пушкина
В.В. Филиппов

«Новая школьная библиотека»

Трудно переоценить значение небольших, со вкусом составленных подборок стихов поэта, с которыми впервые сталкивается юная душа. Такая встреча, порой, надолго определяет отношение как к этому конкретному автору, так и к поэзии в целом. Слишком многое дается в этом случае на откуп составителю. Задача составителя антологий и хрестоматий чрезвычайно сложна. Он вынужден поступаться чем-то в подборке каждого отдельного поэта, поскольку скован необходимостью вместить большое число имен — а их немало в русской литературе, и имен значительных для нее — в пределы одной книги. С другой строны, и большие отдельные тома, составленные, как правило, в хронологическом порядке, не совсем годятся для первого прочтения юным читателям.
Блестящее решение этих сложных задач и предложило издательство «Линор». Небольшие книжечки стихов, изящно выполненные, дают разгон воображению читателя, возможность собственного выбора — это не 5-10 стихотворений как в антологии, а несколько десятков стихов. Кроме того, такие книги доступны и по цене молодым людям, что также немаловажно в наши нелегкие времена.
Кстати, первые книги стихов поэтов «Серебряного века» и представляли собой небольшие по объему книжечки, но, несомненно, композиционно законченные, самостоятельные произведения («Вечер» Анны Ахматовой, «Тяжелая лира» Вл. Ходасевича, «Камень» Осипа Мандельштама и пр.). И в этом смысле издательство поступило вполне в рамках традиции (недаром у каждой из этих книг есть свое название и внутренний композиционный стержень).
Интересные, эмоциональные статьи, предваряющие разговор о поэзии в каждой книге, сообщают процессу чтения не только увлекательный, но и познавательный характер. Особенность же и привлекательность этих статей и в том, что написаны они не литературными критиками, а современными поэтами, ставящими задачу не критического анализа, а стремящимися передать особенность отдельного поэтического вдохновенного мира.

Доцент кафедры «Русская литература XX века»
Литературного института имени А.М. Горького,
кандидат филологических наук О.А. Коростелев

Поэзия «Серебряного века» особенно дорога мне, как литератору, так и человеку. Марина Цветаева, Борис Пастернак, Арсений Тарковский — с этими людьми я был хорошо знаком и дружен. Поэтому я с особенным вниманием и интересом слежу за всеми публикациями, относящимися к поэзии начала века. Идея издательства «Линор» выпустить серию небольших книжек с тщательно подобранными стихотворениями, способную заинтересовать молодых людей, мне кажется чрезвычайно важной и нужной, особенно при нынешнем падении интереса молодого поколения к классической литературе.
При этом, разумеется, существенным моментом остается вопрос составления книг, то, как они представляют поэта, выявляют главное в его творчестве. Вопрос же объема для поэзии никогда не являлся главенствующим. И здесь, надо сказать, книги издательства «Линор», представляется мне, являются редкой удачей на сегодняшний день.
Хороша и идея издательства снабдить книги вступительными статьями с разбором творчества каждого поэта, написанными не литературоведами или литературными критиками, а современными поэтами, с творчеством которых я хорошо знаком, с поэтами, продолжающими традиции русской поэзии, неравнодушными к проблеме преемственности культуры.

Заслуженный деятель культуры, лауреат премии имени Мачабели, член совета и вице-президент Международной федерации переводчиков (FIT) при ЮНЕСКО, переводчик прозы, поэзии, драматургии с грузинского, французского, английского, немецкого и итальянского языков, Э.Г. Ананиашвили

Развитие навыков письма (Серия «Я начинаю учиться». Выпуск 6)

Книга из серии «Я начинаю учиться» — «Развитие навыков письма» выгодно отличается от множества других пособий-прописей для детей дошкольного возраста. В некоторых из них также делается попытка связать части букв с художественным образом, но при этом иллюстративный материал не соответствует идеи эстетизации письма, осознанию самоценности его графической основы — линии. И в этом смысле на данный момент аналогов книги издательства «Линор» не существует. Иллюстративный материал книги чрезвычайно богат — удачно выбраны как и художник (японский художник К.Хокусай, создавший систему рисования одним ударом кисти), так и фрагменты его работ. Эта книга выполняет сразу ряд задач: вырабатывает навыки красивого письма, не заглушая, а заинтересовывая ребенка; и с другой стороны, приобщает детей к миру искусства.

Преподаватель детской художественной студииМузея изобразительных искусств имени Пушкина, художник-график, дизайнер Бочарова Н.Е.
преподаватель детской художественной студии
при Третьяковской галерее Мирошник В.А.

Людмила Вагурина. Камень пращура

Есть поэзия, дразнящая и притягательная, открывающая новый мир. Такова вторая поэтическая книга Людмилы Вагуриной “Камень пращура”. Именно книга стихов, а не сборник стихотворений, хотя этого достаточно трудно, казалось бы, избегнуть автору, загнанному составителем серии “Визитная карточка” в рамки, предполагающие, прежде всего, представить читателям творчество поэта в виде некоего дайджеста лучших стихотворений на небольшом объеме книжки в один авторский лист. Это - книга стихов (имеется в виду, конечно, первая часть книги, включающая оригинальные стихи; небольшое количество избранных переводов вынесены в конец книги) уже потому, что подборка стихотворений, безусловно, объединена общей темой, начиная с первого, вводного и даже эпиграфического стихотворения, подкрепляющего название книги, и кончая последним стихотворением, закольцевавшем тему взаимоотношений Времени и поэта. Поэта современного, пишущего в наши дни, наполненные “выкриками кочевья бездорожного”, сотрясающими “небо дрожью”, когда “Ни зги, ни времени. Безжалостной дугою/Кошачий глаз высвечивает путь”. Но волна повседневного времени для автора - это всего лишь декорации, на фоне которых поэт ведет разговор с вечным Временем, что, несомненно, подтверждает и название книги “Камень пращура”. Оно, конечно же, имеет ассоциативную перекличку и с “Камнем” О.Мандельштама и с “Тяжелой лирой” Вл. Ходасевича, хотя следует сразу оговориться, что поэтика Ходасевича является, скорее, антиподом поэтического кредо Л. Вагуриной. Так каковы же поэтические пращуры автора, перекличку с которыми мы, безусловно, ощущаем в книге? Сам автор уходит от ответа - “падает безмолвно камень пращура”. И тут обнаруживаешь, что автор имеет смелость не следовать за своими предшественниками, мягко, но решительно заявляет свое право на собственный голос. Притом в этом своем праве Л. Вагурина отступает даже от общепринятых норм маскирования своего женского голоса: “...то и дело ловишь себя на мысли: этого не может быть. Мысль эта тем более назойлива потому, что Людмила непрерывно признается: не понимаю, как может быть иначе. Так в трепетном пространстве ее стихов совершается таинство несуществующей культуры. Вы читаете стихи Людмилы, и постепенно вас охватывает чувство возможности, упущенной вами лично и, быть может, родом человеческим” (Вл. Микушевич, ж. “Преображение”, №1, 1993 г.). И минет день, но не забудет вечность Его к карману приколоть себе, - Скупа, течет песок на плечи, Барханы обозначив на земле. И в форме своих стихотворений она также решительно и непреложно отстаивает свое право индивидуального слышанья и воспроизведения мира. Ее белые ямбы всегда чрезвычайно мелодичны, она, кажется, намеренно уходит от точных рифм к глубоким ассонансам, словно не хочет заглушать свой личный интонационный стих твердой рифмой. Из этих же соображений и постоянно меняющаяся графика стиха, когда автор пытается разбивкой и паузой достичь совпадения со своей внутренней интонацией. Традиция этой формы уходит в русский дольник. Исключительную важность мелодики стиха для автора видно и из того факта, что Л. Вагурина являлась членом поэтической группы мелоимажинистов (1993- 1994 гг.). Безусловно хороши и интересны ее верлибры, которых, к сожалению, не так много в этой книге. И медленно, словно нельзя упасть, На красный шелк опускается снег. Это, конечно, не верлибр, к которому мы привыкли. Однако, подобные строчки могли быть написаны только человеком, хорошо знакомым с западной традицией верлибра и не чуждым восточного любования японских хокку. О чем, собственно, автор признается в другом своем стихотворении, где у нее “фрацузский шлягер” сливается с “сухим японским ковылем”, и эта смесь наполняет коктебельскую “чашу-бухту”. Но в верлибрах Л. Вагуриной нет мелодической сухости, которой отличаются верлибры многих авторов, следующих западной традиции (и, в худших случаях, знакомых с верлибрами только по переводам). Ее интонация в верлибрах с первой же строки подкупает читателя - “Знаете, где-то/Спокойно ходят кошки...”. У Л. Вагуриной, собственно, нет жестких различий между стихами, написанными в традиционной форме (традиционными с вышеуказанными оговорками), и верлибрами. В сущности, форма для нее выступает только как средство аранжировать свою собственную мелодию. Автор приоткрывает читателям свой мир, где как на некой картине предстает перед нами одинокая женская фигура, твердо стоящая на своей собственной земле, о которую безмолвно разбиваются волны времени.

Владимир Лурье

Ольга Татаринова. Стихи

«Пусть все упущено – но сам не посягай/на тихий строй своей души непраздной/ и празднуй то, что ты еще живешь,/ что до потемок полных не наказан,/что голосом надтреснутым поешь, /свою неопытность суждений честно празднуй...» Вообще, на эпиграфы легко можно было бы растащить добрую четверть всех стихотворных строк сборника О. Татариновой, настолько плотна их образно-рассудочная ткань. Эта же плотность при видимой скупости выразительных средств и затрудняет рассуждения о стихах, ибо механизм их художественного воздействия зиждется на глубинных взаимодействиях оттенков чувств поэтессы, серьезнейшей технической выучки у классиков XIX, впрочем и XX тоже, века и привитой модернизмом практики дискретности поэтического текста, разрывов и зияний. При видимой многоцветности и разновекторности образов поэтесса четко держит духовную вертикаль, соответствия верха и низа, творца и творения — когда и «даже слово — только оболочка,/А вечно то, что на него толкает». Но через предельную открытость, щедрость чувств и яркость впечатлений сквозит червоточина печали и богооставленности: «И Бог к тебе уж не приставлен, а только музыка одна». Впрочем, внимательная чуткость к красоте Божьего мира, которой переполнены строки книги сама является непрестанной и, возможно, лучшей молитвой во славу Небес. Вообще, поэзия О. Татариновой — поэзия дерзкого вызова сумятице и агрессии внешнего мира — «Разбитых войск не оставляй/в беспомощности сумерек прекрасных». Для многих стихотворений О. Татариновой характерна сопряженность пространств прошлого и настоящего, в результате чего, собственно, возникает единое время, в котором бок о бок с нами поднимается чернорабочий Пьеро, дует в рожок кровожадный циклоп Полифем, а последнее чердачное пристанище Нерваля определенно располагается где-то в Трехпрудном. Образы поэтессы парадоксальны: они неброски и в то же время ярки даже до оттенка яростности. В ее строках угадывается некая колоссальная энергетика, закованная в сдержанную, скучную и неброскую форму. Трагическое — высшее из проявлений искусства. Ощущение трагического весьма сильно в стихах О. Татариновой, но благодаря безумному чувству меры и такта она заканчивает книгу стихотворением «Тристан» — выбором Красоты, чтобы за этим ни воспоследовало.

Александра Козырева

Сергей Нещеретов. Хронический имажинист

Сергей Нещеретов — пожалуй, самый верный последователь акмеистов и имажинистов. Эти столь разные направления в поэзии Нещеретова спелелись в единое целое, дав замечательный результат. Перед нами техничные, остроумные и вдохновенные произведения. Обратимся, например, к стихотворению «Бокалы». Здесь мы видим почти андерсеновское отношение к обыкновенным предметам обихода, их судьба, их существование представлены как человеческие. «Нас выселил с Кузнецкого моста вихрь революции». И вдруг возникает последняя стррофа, внезапно ломающая все фатальные построения предыдущих строк, опьяняющая читателя футуристической свободой, ставящая под сомнение незыблемость драматических рамок традиционализма. «...и мы стоим — /тяжелые хрустальные ботинки/ с ноги старинного французского вина». Но первоначальный тон андерсеновской сказки не исчезает, теперь перед нами ожившее вино, и гармония остается ненарушенной. Столь же гармонично и неожиданно смотрится стихотворение «В словаре блюд» (памяти В. Шершеневича). Снова перед нами попытка раскрасить звуки, смешать поэзию и живопись. Буквы окрашиваются в яркий, четкий, контрастный любому другому белый цвет, но бумага, на которую они помещены, оказывается тоже белой. Белое на белом — это как вязкий воздух сна, сквозь который бежать тем труднее, чем сильнее опасность у нас за спиной, чем желанней спасенье. «Возьми золотую/ чашу с каймой/ посеребренной,— это будет/ лист бумаги под букву,/ неразлучную с вялым словом.../ и которую нанести/ тем трудней, чем больше/ в ней нужды...»

В. Огульник

Павел Соколов. Стихи

Стихи, о которых пойдет речь, пришлись на глухие времена, иначе давно были бы замечены. Или так получилось потому, что верлибр на российском поэтическом древе часто воспринимается как чужеродный привой. Блестящих верлибристов мало, и частенько опыты в этом жанре при прочтении больше всего смахивают на удачные подстрочные переводы с европейских языков. Бог его знает, что тому виной, но, возможно, как раз гипотетическое несовпадение западного и российского металитета, как теперь принято говорить. Тем интереснее кажутся попытки привнести верлибр в русскую литературу с другой стороны — с востока. Вообще-то такие попытки уже делались. Переводная японская трех- и пятистрочная поэзия, дошедшая до нас в великолепных переводах, оставила неизгладимый след во впечатлительных душах русских литераторов — в первую очередь своей кажущейся простотой и изяществом, обманчивой легкостью постижения иного, чуть отстраненного взгляда на этот мир да и возможностью свободы внутри предложенного размера (свободы обманчивой, поскольку истинные, ритмические и графические структурные ограничения неизбежно теряются при переводах на европейские языки). К своеобразным интерпретациям восточной традиции можно отнести и стихи Павла Соколова. Назвав свои экспериментальные строфы «смыслоформами», он попробовал придать им дополнительный графический объем за счет интервалов (пробелов) между строками: « И тяжести как не бывало,// едва найдешь в книге/ судьбу похожую.», « Не могу друга застать.// Как душа стосковалась/ по разговору».

Мария Галина

Элизбар Ананиашвили. Давно и недавно

«Пускай исчезнет среди пыльных руд/ Истлевших книг твой вдохновенный труд —/ След твоего дыханья в книге мира/ Ни вечность, ни забвенье не сотрут». Крупнейший теоретик перевода А.В. Федоров в книге «Основы общей теории перевода», ставшей главным учебником для будущих лингвистов, переводчиков, называет имя Ананиашвили среди имен, которые составили целую эпоху в русской культуре — Чуковского, Пастернака, Маршака. Ананиашвили относится к тому редкому типу переводчиков, для которых два языка являются родными. У него это — грузинский и русский. Уже первые поэтические переводы Ананиашвили были отмечены и оценены высоко. В 1944 году его принимают в Союэ писателей. Симон Чиковани, возглавлявший тогда писательскую организацию Грузии, сказал: «Я слышал о вас от Пастернака». А Аркадий Штейнберг, переводчик огромного таланта и мастерства, впоследствии ставший близким другом Э.Г., признался, что во время войны носил в своем ранце стихи Сэндберга в переводе Ананиашвили. Переводы Ананиашвили опубликованы в нескольких поэтических антологиях, в том числе и в серии БВЛ. Наиболее яркие переводы, по мнению самого переводчика, — это стихи американсикх поэтов Карла Сэндберга и Эдгара Ли Мастерса. Я бы отнесла сюда и перевод стихотворения Эмили Бронте «О, бог видений». ... Не так много наберется в истории перевода примеров, когда переводчик был бы настолько бережен, деликатен, чуток, работая с оригиналом, как Э. Ананиашвили. Сравнивая оригинал и перевод, видишь, что стихотворение, словно драгоценная влага, осторожно перелито из одного сосуда в другой, не пролито ни одной капли! Признание к переводчику прозы и поэзии Элизбару Ананиашвили пришло рано. В 1946-1947 годах выходят в свет стихотворные драмы Сандро Шанхишвили. Пьесы его ставились в театрах Грузии. Автор трилогии становится лауреатом Сталинской премии. Жизнь этой трилогии на русском языке дал переводчик Элизбар Ананиашвили. С 50-х до конца 80-х годов в переводах этого мастера будет издан не один десяток книг, в том числе классики грузинской литературы Джавахшвили, Георгий Леонидзе. Несколько лет назад в «Дружбе народов» в переводе Ананиашвили была опубликована проза Отара Чиладзе. 25 лет Элизбар Георгиевич был одним из руководителей Совета по художественному переводу при Союзе писателей. Истинный талант проявляет себя прежде всего в отношении к своему признанию. «Genie ist Fleib», говорят немцы,— «гений — это труд». Даже сейчас, когда Ананиашвили уже немолод и не совсем здоров, он продолжает писать. В 1995 году вышла в свет небольшая книга стихов «Давно и недавно» в серии «Визитная карточка». В этой книге особенно впечатляют рубаи. Такое глубокое осмысление жизни, философская прозорливость, такая ясная и грустная мудрость едва ли могут быть свойственны молодому поэту. Это вершина зрелого и большого таланта.

Наталия Боголюбова-Фомичева

Татьяна Пацаева. Нормальное распределение

Татьяна Пацаева относится к тем поэтам, которые как бы иллюстрируют, делают осязаемой мысль Ортеги-И-Гассета о том, что наилучшим является время, в которое человек живет. В самом деле, глупо было бы прожить жизнь и не заметить, что «белой струею хлещет и пенится свет» и «Взбитое в пену стоит на земле /Кружево вишен в цвету». Прекрасна не только природа, но и «Первое января» и городские «Сумерки», когда «Теплом и жизнью зажигались /большие окна на Тверской», и даже «бутылки так мерцали, как глаза зеленых фей», а «старых мужниных ботинок /тень ложилась так прекрасно, /будто замок королевы из давно минувших дней». Восхищение жизнью достигает такой степени, что возникает желание «Попытаться отснять ее стать /На бумагу с эмульсией ямбов». Но при таком подходе сам аппарат этого отражения неизбежно становится предметом поэтического исследования. Чтобы отражение жизни было достойно ее, необходимо стремление к такому же совершенству стиха. «Хрустальным словом изогнув, /Ладьей изящной и узорной /Я мысль пущу по полотну /Спокойной прелести озерной». Эта мысль ищет осознания того, чем же является наше подсознательное восхищение гармонией мира и наше стремление выразить его. То рождение органа для шестого чувства, о котором говорит Николай Гумилев, здесь как бы наполняется всеми знаниями о процессах творчества: «Я так тренируюсь — учусь говорить /На этом чудном языке подсознанья, /Распутывать, скручивать, складывать нить /В узор архетипов, как в петли вязанья... /Язык подсознания — рифмы и ритмы, /Там ритмы и рифмы, подвал и прохлада. /Мой тренинг кончается, плотно и слитно /Закроются петли последнего ряда». Перевод интуитивных «восторгов прозрения» в слова, понятные людям, нелегкое дело, поскольку только «На стыке разума и тьмы /Есть грань, где связь еще возможна, /Где можно очень осторожно /Слагать стихи и петь псалмы». Отсюда интерес к утонченным состояниям сознания, достигаемым духовной медитацией, помогающей постичь «цветное уравнение нашей Вселенной». В этом состоянии, достижимом при известной тренированности, «Прошлое с будущим пошептались и скрылись, /время замерло в позе удобно простой» и тогда «Все тайны созидания чудесного и великого /Лежали подо мной раскрытыми /И до счастливого смеха простыми». Все это дополняет радость единения с другим человеком, понимание многомерности видения мира: «Я жизнь увижу под твоим углом. /С двух точек видимый, мир обретет объем /И глубину, и бесконечность». Название сборника происходит от, несомненно, лучшего в нем стихотворения. В этом стихотворении автор применяет необычный прием — использует в качестве эпиграфа формулу закона Гаусса, что окончательно выдает в нем поэта-физика. Отсюда, между прочим, и легкость и уместность специфических терминов: «инвариантное», «перспектива», «уравнение Вселенной». Красота формул физики и математики, в частности, в том, что единая формула, описывающая самые разные явления бытия, помогает осознать единство и гармонию мира. Татьяна владеет этим языком, и «Нормальное распределение» — это попытка описать поэтическим словом свое видение того, что же скрыто за гауссианой распределения силы и слабости, побед и поражений. Чтобы «середина человеческого клана» толпилась вблизи средних, общепринятых норм, и победители, и проигравшие, и слева, и справа, поддерживают на своих плечах гигантский купол человеческого общежития. Поэтому «и отрицательность — опора бытия». Поэтому «Так не давай же недалеким отрицать /Необозримые далекие края». В этом стихотворении широта ассоциативного мышления автора, способность улавливать дальние связи и аналогии, ее остроумные философские и интеллектуальные находки напоминают об игре в бисер кастальских мастеров. Только тот, кто видит картину мира во всей ее полноте, «...мир отражает кристально-блаженным, /Каков он и есть в абсолютной идее», и только ему может удасться попытка создать «отблеск отблеска» высшей реальности. Достижения Татьяны Пацаевой на этом пути несомненны.

К. Михайлов

 Наверх  О нас   Каталог   Авторы   Аннотации   Отзывы  Проекты  Где купить